Жизнеописание Гийома де Соннака - Великого Магистра Ордена тамплиеров

Гийом де Соннак — Великий Магистр Ордена тамплиеров

Место главы ордена Храма довольно долго пустовало после катастрофы при Газе, так как не знали, жив ли еще Арман Перигорский.

Происходил из семьи Соннак-Белоастель. Великим командором в ноябре 1244 г. был брат Жан де Рокфор. Имя Гийома де Соннака появляется только в 1247 г., хотя он мог быть избран магистром ордена Храма и ранее.¹
Новый магистр тайно поддерживал отношения если не с султаном, то, по крайней мере, с его эмирами; в этом он следовал обычаям Дома со времени Робера де Краона.
Брат Гийом попытался наладить отношения некоторых из них с французским королем, возможно, чтобы начать переговоры или организовать нужную диверсию в мусульманском лагере.
Но Людовику Святому недоставало необходимой дипломатической гибкости, и он отказался воспользоваться переговорами.

Он горячо порицал Гийома де Соннака и запретил ему без разрешения принимать турецких посланников. Один из хронистов достаточно хорошо выразил общественное мнение крестоносцев, говоря, что «магистр ордена Храма и султан Египта совместно заключили столь добрый мир, что оба велели отворить себе в чашу кровь».²
Гийом де Соннак принимал активное участие в битве у Мансуры, — города, находящегося у слияния Нила и Таниса.
Турки укрепились на другом берегу Таниса, у города Мансуры. Франки попытались сначала перекрыть русло плотиной, но течение сносило мол, в то время как турецкие стрелы пронзали возводивших дамбу рабочих.
Потом они соорудили две chats-chateaux, или башни, перекатывающиеся по бревнам, и восемнадцать камнеметов, чтобы защитить работы.
Турки быстро дали отпор, подкапывая берег напротив плотины, чтобы сохранить ширину русла, и сжигая башни при помощи «греческого огня». Этот предвестник зажигательной бомбы посеял панику в рядах крестоносцев.
Франкам пришлось противостоять двум военачальникам первой величины: эмиру Факреддину, другу императора Фридриха II, и Бейбарсу, мамлюку монгольской крови, победителю христиан при Газе.
Когда старый султан Айюб умер, его кончину тщательно скрывали, и эти два командующих обеспечили защиту страны.
Накануне последнего дня масленицы, который пришелся на 8 февраля, перед крестоносцами предстала новая линия обороны, когда некий бедуин показал им брод через Танис на одно лье ниже лагеря.
Король решил воспользоваться этим на следующий день; в авангард он поставил тамплиеров, а командовать первым отрядом назначил графа Артуа. Сам же следовал с главными силами войска, тогда как на страже лагеря оставался герцог Бургундский.
«Когда король и все прочие, кто снялся переходить реку, оказались в полях за лагерем, повелел король абсолютно всем, — и знатным, и простым, — никому не осмеливаться покинуть ряды, чтобы каждый держался своего отряда и чтобы отряды стояли один подле другого в совершенном порядке; и когда первые перейдут реку, пусть они подождут на берегу, пока король и все прочие одолеют переправу.

Когда король так приказал и построил свои отряды, сарацин повел их к броду.
Они нашли брод много опаснее, чем полагали, ибо берега были крутыми, изобилующими с одной и с другой стороны трясиной и илом, и вода опаснее и глубже, чем сказал им сарацин, так как им пришлось пустить своих лошадей вплавь <…>
Не было там среди них никого, кто бы хорошо выбрался, не испытав великого страха утонуть прежде, чем он оставит переправу за собой.»¹

Согласно Жуанвилю, первые отряды обнаружили отряд из трехсот турок, выстроившихся на другом берегу.
Отдали приказ, чтобы орден Храма составил авангард, а отряд графа Артуа стал бы вторым после ордена Храма.
Случилось же так, что едва граф Артуа перешел реку, как он и все его люди ударили по туркам, которые отступили перед ними…
Орден Храма передал ему, что он поступает с ним очень низко, поскольку должен следовать за ним, а он идет впереди; и его попросили пропустить их вперед, как было решено королем.
Случилось же, что граф Артуа не смог им ответить из-за монсеньора Фукана де Мерля <…>, который не слышал того, что графу говорили тамплиеры, так как был глухим, и кричал: На них же! На них!»¹
Когда тамплиеры увидели все это, то подумали, что будут опозорены, если позволят графу Артуа идти перед собой. Итак, они вонзили шпоры, кто сильнее, кто слабее, и разогнали турок, которые бросились бежать от них через город Мансуру.
Неожиданность была полной.
Сарацины спали или ели, а эмир Факреддин выскочил из купальни обнаженным и вскочил на лошадь, которая понесла его сквозь ряды крестоносцев, где он и был убит.
«И когда наши увидели, что они свершили по собственной воле <…>, то начали преследовать безрассудно, и без совета, и без какого-нибудь решения.
Тут брат Жиль, великий командор ордена Храма, добрый рыцарь, и благочестивый, и смелый на войне, и мудрый, и прозорливый в подобных делах, сказал графу Артуа, чтобы он велел своим людям остановиться и собраться вместе, и дождаться короля и прочих, которые еще не перешли и реку.
А еще брат Жиль хорошо говорил, что они и совершили один из наиболее великих храбрых поступков и великих подвигов, какие только были совершены задолго до этого в Заморской земле, и посоветовал еще, чтобы они отступили к сарацинским боевым машинам перед плотиной, ибо, если они будут их гнать, будучи столь распыленными и разрозненными, то сарацины соберутся вместе и легко их разобьют, поскольку собранных там, перед взором сарацин, людей было мало.
Один рыцарь, имени которого мы не знаем, бывший с у графом Артуа [не прикрывает ли эта формула самого Роберта?], ответил таким образом:
«Тут всегда будет мало волчьей шерсти.
Если бы тамплиеры и госпитальеры, и прочие в этой стране захотели бы, земля давно бы была завоевана!»
Те же, что там были, говорили графу Артуа:
«Сир, разве вы не видите, что турки полностью разбиты и что они отступают вовсю?
Не будет ли великим злом и великой трусостью, если мы не изгоним оттуда наших врагов?»
Граф Артуа, возглавлявший авангард, охотно соглашался на преследование и сказал Жилю, что если он боится, то пусть остается.
Брат Жиль ответил так:
«Сир, ни я, ни мои братья не боимся. Мы не останемся.
Так что мы пойдем с вами, но истинно знайте, что мы сомневаемся, доведется ли вернуться и нам, и вам. »¹
В этот момент прибыло десять рыцарей, доставивших приказ короля дожидаться, когда он подойдет, однако Роберт Артуа не захотел ничего слышать и, пришпорив коня, двинулся по улицам Мансуры.
Когда его рыцари и рыцари ордена Храма на взмыленных лошадях, с расстроенными рядами, доскакали до другого конца города, то очутились перед гвардией мамлюков под знаменами с «шествующими львами» эмира Бейбарса.
Атака крестоносцев захлебнулась…
Отброшенные на улочки Мансуры, перекрытые баррикадами, они падали под стрелами и камнями, которые в них бросали с крыш.
Ни один не вышел оттуда…
Триста рыцарей-мирян погибли вместе с графом Артуа.

«Орден Храма, как потом мне говорил магистр, — пишет Жуанвиль, — потерял восемьдесят вооруженных всадников <…>»¹
В это время центр и арьергард войска перешли брод и появились у города. Битва длилась весь день.
Всякий раз, когда франки теряли позицию, король присоединялся к ним.
«Никогда не видывали столь прекрасного воина, в золоченом шлеме на голове, с немецким мечом в руке».
Но крестоносцев к вечеру мало-помалу оттеснили к протоку, когда герцогу Бургундскому удалось перебросить через реку мост и провести арбалетчиков на другой берег.
«И сарацины, едва завидев, как они ставят ногу в стремя арбалета, бежали».
Три дня спустя, в первую пятницу поста, Бейбарс начал свою контратаку.
Христиане закрепились на обоих берегах, герцог Бургундский — в старом лагере, король — на поле битвы, вверх по течению Таниса.
Сначала Бейбарс испробовал вылазку против герцога Бургундского, затем атаковал королевский лагерь. Франки сражались пешими, используя баррикады.
Первый удар был поддержан графом Анжуйским и баронами Святой Земли, охранявшими наиболее выдававшиеся вперед боевые участки.
«За отрядом монсеньора Ротье стоял брат Гийом де Соннак, магистр ордена Храма, с немногими братьями, которые у него остались после битвы во вторник; он держал оборону у сарацинских машин, которые мы отбили; когда сарацины увидели, что он напал, то метнули на палисад, который он велел там соорудить, греческий огонь, и пламя легко охватило его, ибо тамплиеры уложили великое количество пихтовых досок.
И знайте, что турки не дожидались, покуда пламя сожжет все, но бросились на тамплиеров в пылающий огонь.
И в этой битве брат Гийом, магистр ордена Храма, лишился одного глаза, а второй он потерял на заговенье, и от этого умер, да спасет его Господь!
И знайте, что позади тамплиеров остался почти арпан (мера площади, по-разному рассчитывавшаяся в разных регионах и разных ситуациях; примерно от трети до половины гектара) земли, так усеянный стрелами, посылаемыми в них сарацинами, что из-за великого множества стрел совсем не было видно земли.»¹