30 августа 1918 года после выступления перед рабочими завода Михельсона в Москве на Владимира Ильича Ленина было совершено покушение, в результате которого он получил тяжелое ранение.
После окончания митинга Ленин вышел во двор завода, продолжая беседу со слушателями и отвечая на их вопросы.
По воспоминаниям Бонч-Бруевича, со ссылкой на шофера Гиля, последний сидел за рулем и смотрел, полуобернувшись, на подходившего Ленина.
Услышав выстрел, он моментально повернул голову и увидел женщину с левой стороны машины у переднего крыла, которая целилась в спину Ленина.
Затем раздались еще два выстрела, и Ленин упал.
Эти воспоминания стали основой всех исторических работ и были воспроизведены в классической сцене покушения в советском кинофильме «Ленин в 1918 году»: женщина-брюнетка с явно еврейской внешностью целится из револьвера в спину вождя русской революции…
По официальной версии исполнительницей этого теракта была эсерка Фанни Каплан (Фейга Хаимовна Ройтблат), которая и была расстреляна 3 сентября 1918 года.
Иначе, как «эсерка-террористка» ни современники, ни историки ее не характеризовали и никаких сомнений в ее причастности к покушению на «вождя мирового пролетариата» не возникало.
Однако все обстоятельства этого покушения до сих пор остаются не совсем понятными и даже самое поверхностное знакомство с документами показывает, насколько они противоречивы и не дают однозначного ответа на вопрос о виновности Каплан…
Если обратиться к документам, окажется, что время покушения никогда не было точно определено и расхождение во времени достигает нескольких часов.
В обращении Моссовета, которое было опубликовано в газете «Правда» утверждалось, что покушение произошло в 7 часов 30 минут вечера, но хроника той же газеты сообщила, что это событие имело место около 9 часов вечера.
Очень существенную поправку в определении времени покушения внес личный шофер Ленина С. Гиль, человек пунктуальный и один из немногих реальных свидетелей. В своих показаниях, которые он дал 30 августа 1918 года, Гиль заявил: «Я приехал с Лениным около 10 часов вечера на завод Михельсона»…
Исходя из того, что по мнению Гиля речь Ленина на митинге длилась около часа, покушение было совершено, скорее всего, около 23:00 часов, когда окончательно стемнело и наступила ночь. Возможно, показания Гиля ближе всего к действительности, так как и протокол первого допроса Фанни Каплан имеет четкую запись «11 часов 30 минут вечера».
Если считать, что задержание Каплан и доставка ее в ближайший военный комиссариат, где начались допросы, заняли 30-40 минут, то время, указанное Гилем, следует считать наиболее правильным.
Трудно предположить, что подозреваемая в покушении Фанни Каплан в течение более чем трех часов оставалась недопрошенной, в том случае, если покушение было совершено в 19:30 часов.
Откуда же взялось такое расхождение во времени ?
Скорее всего, сдвиг времени покушения в более светлую часть дня совершенно сознательно сделал в своих воспоминаниях Владимир Бонч-Бруевич, управляющий делами Совнаркома. Его воспоминания, которые стали основой хрестоматийного рассказа о покушении на Владимира Ильича Ленина, упрекали в момент их появления в неточностях и недомолвках, введении вставок и подробностей, которые автор помнить не мог…
Бонч-Бруевич уверяет, что узнал о покушении в 18:00 часов, когда вернулся домой с работы на маленький перерыв. Это понадобилось ему для создания ложной картины задержания Каплан, при свете дня, поскольку добавлял он явно вымышленные детали…
В воспоминания Бонч-Бруевича введен так называемый «рассказ шофера Гиля», сообщенный как будто бы лично автору. Это придает воспоминаниям необходимую достоверность и на них в дальнейшем неизменно ссылаются как советские, так и западные историки.
Но «рассказ шофера» по Бонч-Бруевичу противоречит собственным показаниям Гиля. Он не мог видеть то, что произошло после покушения, то есть эпизод задержания Каплан, так как находился возле раненого Ленина, а затем отвозил его в Кремль. Связанные с этим эпизодом подробности сочинены Бонч-Бруевичем и приставлены непосредственно к «рассказу Гиля» для пущей убедительности…
На допросе Гиль дал следующие показания: «Я увидел … протянувшуюся из-за нескольких человек женскую руку с браунингом». Следовательно, единственный свидетель Гиль не видел человека, стрелявшего в Ленина, а заметил только протянутую женскую руку.
Напомним, что все пpoиcxoдило поздним вечером, и видеть он мог действительно на расстоянии не больше трех шагов от машины. Может быть, Гуль оговорился?
Но, к сожалению, это предположение следует отбросить. Наблюдательный шофер внес в протокол важную поправку: «Поправляюсь: после первого выстрела я заметил женскую руку с браунингом».
Исходя из этого, сомнений быть не может: Гуль стрелявшую женщину не видел, а вся описанная у Бонч-Бруевича сцена, ставшая канонической, выдумана…
Комиссар С. Батулин, через некоторое время после покушения задержавший Фанни Kaплaн, в момент выхода Ленина с завода находился от него на расстоянии 10 — 15 шагов. Позднее он изменил свои первоначальные показания, указав, что был в 15 — 20 шагах и что: «Человека, стрелявшего в тов. Ленина, я не видел».
Таким образом, следует считать установленным факт, что ни один из допрошенных свидетелей, присутствовавших на месте покушения, стрелявшего в Ленина человека в лицо не видел и опознать Фанни Каплан как виновную в покушении не мог…
После выстрелов ситуация развивались следуюшим образом: толпа начала разбегаться, а Гиль бpocилcя в ту сторону, откуда стреляли. Что важно: не к конкретному лицу, а в сторону выстрелов. Приведем цитату из воспоминаний самого Гуля:
«… Стрелявшая женщина бpocилa мне под ноги револьвер и скрылась в толnе».
Других подробностей он не сообщает…
Любопытна судьба брошенного оружия. «При мне револьвера этого никто не поднял», — утверждает Гуль. Только по дороrе один из двух человек, сопровождавших раненого В. И. Ленина, объяснил Гулю: «Я подтолкнул его ногой под автомобиль».
На допросах револьвер Каплан не предъявляли, не фигурировал он и в качестве вещественного доказательства на следствии.
Среди вопросов, заданных Kaплaн по поводу найденных у нее вещей (бумаги и деньги в сумочке, железнодорожные билеты и так далее), только один имел отношение к орудию покушения. Видимо, допрашивавший Фанни Kaплaн председатель Московского ревтрибунала А. Дьяконов не имел револьвера в руках. Он cпpocил только о системе оружия, на что Kaплaн ответила: «Из какого револьвера я стреляла, не скажу, я не хотела бы говорить подробности»…
Скорее всего, если бы револьвер лежал перед Дьяконовым и Kaплaн на столе, ее ответ о нежелании входить в подробности выглядел бы по меньшей мере нелепым.
Пока исчезнувшее вещественное доказательство заталкивали ногой под автомобиль, очевидец покушения С. Батулин закричал: «Держи, лови !»
Однако позднее, в письменных показаниях, которые Батулин прислал на Лубянку 5 сентября 1918 года, он деликатно поправляет свой базарный крик политически более грамотным возгласом: «Держите убийцу тов. Ленина !».
С этим криком он и выбежал с заводского двора на Серпуховскую улицу по которой группами и в одиночку бежали в различных направлениях перепуганные выстрелами и общей сумятицей люди.
Батулин объясняет, что этими своими криками он хотел остановить тех людей, которые видели, как Каплан стреляла в Ленина, и привлечь их к погоне за преступником. Но, судя по всему, никто не воспринял крики Батулина и не выразил желания помочь ему в розысках убийцы.
Подобная безучастность рабочей массы для создателей легенды об убийце Kaплaн была критической, поэтому и появляются у Бонч-Бруевича ребятишки, бывшие во дворе во время покушения, которые как будто «гурьбой бежали за стрелявшей и кричали: «Вот она! Вот она!» А вот в газете, которая была посвящена пятилетию со дня покушения, те же бдительные советские ребятишки отправляются уже играть на улицу, где и помогают рабочему Иванову напасть на след убегавшей Kaплaн…
Но комиссар Батулин, дважды представивший свои показания, никаких ребятишек в глаза не видел, да и что было делать детям в мрачный и холодный осенний вечер на темной улице?..
Пробежав от завода до трамвайной остановки на Серпуховской улице, С. Батулин, ничего подозрительного не увидев, остановился. Только потом он заметил позади себя около дерева женщину с портфелем и зонтиком в руках. Комиссар дважды повторяет в показаниях 30 авrуста 1918 года запомнившуюся ему деталь: он увидел женщину, не беrущую впереди, а стоящую позади него. Он ее не догонял, и она не могла обогнать Батулина и прибежать первой или следовать за ним и внезапно остановиться.
В эти короткие мгновения напряженного внимания он обязательно заметил бы беrущую с нелепым зонтиком фигуру, пьrrающуюся спрятаться под деревом. К тому же женская одежда 1918 года, с длинным, до пят, платьем, вряд ли позволяла женщине бежать так же быстро, как бежал мужчина.
И что важно, в эти минуты Фанни Каплан не только бегать, но и ходить, как выяснилось чуть позже, было трудно, так как у нее в ботинках были гвозди, мучившие ее при ходьбе…
Остается предположить, что Фанни Каплан вообще никуда не бежала, а возможно просто стояла все время на одном месте, на Серпуховской улице, на достаточно далеком расстоянии от заводского двора, где раздались выстрелы.
Но в ней была странность, так поразившая Батулина. «Она имела вид человека, спасающегося от преследования, запуганного и затравленного», — заключает он…
Комиссар Батулин задает ей простой вопрос: кто она и зачем сюда попала? «На мой вопрос,- говорит Батулин. — она ответила: «ЭТО сделала не Я».
Самое поразительное в ответе — это его несоответствие вопросу. На первый взгляд, он дан просто невпопад, но впечатление это обманчиво: ответ раскрывает глаза на многое.
Первоначально, он опровергает ложное утверждение, что Фанни Каплан сразу и добровольно призналась в попытке покушения на Ленина. Однако главное в ответе — его психологическая окраска: Фанни настолько углублена в себя, что не слышит задаваемого вопроса.
Ее первая реакция это реакция оправдания, но Каплан оправдывается в момент, когда ее никто не обвиняет. Больше того, ее детский по форме ответ показывает, что Каплан, в сущности, и не знает подробностей случившегося. Она не могла слышать выстрелов и видела только людей, беrущих с криками «Лови, держи !».
Поэтому она говорит в самой общей форме: «ЭТО сделала не я»…
Этот довольно странный ответ возбудил подозрительность Батулина, который обыскав ее карманы, взял ее портфель и зонтик, предложив следовать за собой. Никаких доказательств виновности задержанной в покушении у него не было, но сам факт задержания подозрительного человека создал атмосферу выполненной задачи и внушил иллюзию оправданности задержания…
Все же дальнейшее, что послужило основанием для обвинения Фанни Каплан в покушении на В. И. Ленина, в юридические рамки не вмещается.
«В дороге,- продолжает Батулин, — я ее спросил, чуя в ней лицо, покушавшееся на тов. Ленина: «Зачем вы стреляли в тов. Ленина?» , на что она ответила: «А зачем вам это нужно знать?» что меня окончательно убедило в покушении этой женщины на тов. Ленина».
В этом немудреном умозаключении синтез эпохи: классовое чутье вместо улик, убеждение в виновности вместо доказательств вины…
В это время вокруг задержанной начались волнения ошеломленной покушением толпы: кто-то вызвался помогать Батулину сопровождать задержанную, кто-то стал кричать, что стреляла именно она. Позже, уже после газетных сообщений о виновности и казни Фанни Kaплaн, Батулину казалось, что кто-то из толпы узнал в этой женщине человека, стрелявшего в Ленина. Этот неизвестный «кто-то», конечно же, допрошен не был и своих свидетельских показаний не оставил. Однако в первоначальных, самых свежих показаниях Батулин утверждает только то, что были крики из толпы и что стреляла эта женщина.
К этому времени толпа пришла в неистовство, разъяренные рабочие кричали: «Убить! Растерзать на куски!»…
В этой обстановке массового психоза толпы, которая находилась на грани линчевания Каплан, на повторный вопрос Батулина: «Вы стреляли в тов. Ленина?» задержанная неожиданно ответила утвердительно.
Столь несомненное в глазах толпы подтверждение виновности вызвало такой приступ бешенства, что потребовалось создать цепь из вооруженных людей, чтобы предотвратить самосуд и сдержать бушевавшую массу, которая требовала смерти преступницы.
Kaплaн привели в военный комиссариат Замоскворецкого района, где она и была впервые допрошена…
На допросе у чекиста Петерса Фанни Каплан так изложила свою недолгую жизнь: «Я Фаня Ефимовна Каплан. Под этой фамилией жила с 1906 года. В 1906 году я была арестована в Киеве по делу взрыва. Тогда сидела как анархистка. Этот взрыв произошел от бомбы, и я была ранена. Бомбу я имела для террористического акта. Судилась я Военно-полевым судом в гор. Киеве. Была приговорена к вечной каторге.
Сидела в Мальцевской каторжной тюрьме, а потом в Акатуйской тюрьме. После революции была освобождена и переехала в Читу. Потом в апреле приехала в Москву. В Москве я остановилась у знакомой каторжанки Пигит, с которой вместе приехала из Читы. И остановилась на Большой Садовой, д. 10, кв. 5. Прожила там месяц, потом поехала в Евпаторию в санаторий для политических амнистированных. В санатории я пробыла два месяца, а потом поехала в Харьков на операцию. После поехала в Симферополь и прожила там до февраля 1918 года.
В Акатуе я сидела вместе со Спиридоновой. В тюрьме мои взгляды сформировались — я сделалась из анархистки социалисткой-революционеркой. Там же сидела еще с Биценко, Терентьевой и многими другими. Свои взгляды я изменила потому, что я попала в анархисты очень молодой.
Октябрьская революция меня застала в харьковской больнице. Этой революцией я была недовольна, встретила ее отрицательно.
Я стояла за Учредительное собрание и сейчас стою за это. По течению в эсеровской партии я больше примыкаю к Чернову.
Мои родители в Америке. Они уехали в 1911 году. Имею четырех братьев и три сестры. Все они рабочие. Отец мой еврейский учитель. Воспитание я получила домашнее. Занимала в Симферополе [должность] как заведующая курсами по подготовке работников в волостные земства. Жалованье я получала на всем готовом 150 рублей в месяц.
Самарское правительство принимаю всецело и стою за союз с союзниками против Германии. Стреляла в Ленина я. Решилась на этот шаг еще в феврале. Эта мысль во мне назрела в Симферополе, и с тех пор я начала подготовляться к этому шагу».
Личность задержанной Батулиным женщины сразу же былаа установлена, так как протокол первого допроса начинался словами: «Я, Фаня Ефимовна Каплан …», но это не помешало ВЧК сделать на следующий день заявление, что стрелявшая и задержанная женщина отказалась назвать свою фамилию…
Это сообщение ЧК многозначительно намекало на наличие некоторых данных, которые указывали на связь покушения с определенной организацией. Одновременно следовало сенсационное сообщение о раскрытии грандиозного заговора дипломатов, которые пытались подкупить латышских стрелков, охранявших Кремль.
Следующей ночью был арестован британский консул Брюс Локкарт, который действительно находился в контакте с представителями латышских стрелков, якобы оппозиционно настроенных по отношению к советской власти, но на деле являвшихся агентами ЧК.
Конечно, никаких данных о связи покушения на Ленина с так называемым «заговором Локкарта» у ЧК не было, хотя Петерс, который в тот момент замещал уехавшего в Петроград на расследование убийства Урицкого Ф. Дзержинского, вынашивал заманчивую идею соединить покушение на Ленина и дело Локкарта в один граидиозный заговор, раскрьrrый благодаря находчивости ЧК…
Первый вопрос, который был задан арестованному и доставленному на Лубянку Локкарту, был такой: знает ли он женщину по имени Каплан?
Разумеется, Локкарт понятия не имел, кто такая Kaплaн…
На фоне раскрытия «заговора Локкарта» и происходили допросы Каплан и, соответственно, нервная обстановка этих дней не могла не сказаться на ее участи.
В распоряжении исследователей имеются 6 протоколов допроса Ф. Каплан. Первый был начат в 23:30 часа вечера 30 августа 1918 года.
В ночь на 1 сентября был арестован Локкарт, а в 06:00 часов к нему в камеру на Лубянке ввели Фанни Kaплaн. Вполне вероятно, что Петерс обещал сохранить ей жизнь, если она укажет на Локкарта как на сообщника в деле покушения на Ленина, но Kaплaн молчала и ее быстро увели.
Оставленные Локкартом впечатления от этого визита уникальны, так как дают единственное сохранившееся портретное и психологическое описание Фанни Kaплaн в момент, когда она свела уже все счеты с жизнью. Это описание заслуживает того, чтобы бьrrь приведенным целиком:
«В 6 часов утра в комнату ввели женщину. Она была одета в черное. У нее были черные волосы, а глаза, устремленные пристально и неподвижно, окружали черные круги.
Ее лицо было бледным. Черты лица, типично еврейские, были непривлекательны.
Она могла бы бьrrь любого возраста, от 20 до 35 лет. Мы доrадались, что это была Каплан. Несомненно, большевики надеялись, что она подаст нам какой-нибудь знак.
Ее спокойствие было неестественным. Она подошла к окну и, склонив подбородок на руку, смотрела сквозь окно на рассвет. Так она оставалась неподвижной, безмолвной, покорившейся, по-видимому, своей судьбе, до тех пор, пока не вошли часовые и не увели ее прочь».4
И это последнее достоверное свидетельство человека, видевшего Фанни Каплан живой…
В своих показаниях Каплан писала: «По-еврейски мое имя Фейга. Всегда звалась Фаня Ефимовна».
До 16 лет Фаня жила под фамилией Ройдман, а с 1906 года стала носить фамилию Каплан, однако причины изменения своей фамилии она не объяснила.
Было у нее и другое имя Дора, под которым ее знали Мария Спиридонова, Егор Сазонов, Штейнберг и многие другие.
На царскую каторгу Фанни попала совсем молодой девушкой. Ее революционные взгляды сильно изменились в тюрьме, главным образом под влиянием известных деятелей партии социалистов-революционеров, с которыми она вместе сидела, прежде всего Марии Спиридоновой.
«В тюрьме мои взгляды оформились, — писала Каплан, — я сделалась из анархистки социалисткой-революционеркой».
Но Фанни говорит об оформлении взглядов, а не о формальном вступлении в партию эсеров и ее официальная партийная принадлежиость остается весьма спорной. Сама же Фанни Каплан в момент ареста и первого своего допроса заявила, что считает себя социалисткой, однако ни к какой партии не принадлежит. Позже она сделала уточнение, что в эсеровской партии она скорее разделяет взгляды Виктора Чернова. Это было единственным, хотя и довольно шатким основанием для объявления Ф. Каплан принадлежащей к партии правых эсеров.
На допросах Каплан, не сдерживая себя, говорила, что считает Ленина предателем революции и что дальнейшее его существование подрывает веру в социализм: «Чем дольше он живет, он удаляет идею социализма на десятки лет».
Ее маниакальная устремленность не вызывает сомнений, так же как и ее полная организационная и техническая беспомощность.
По ее словам, весной 1918 года она предложила свои услуги в деле покушения на Ленина находившемуся тогда в Москве Нилу Фомину, бывшему члену Учредительного собрания, расстрелянному впоследствии колчаковцами. Это предложение Фомин довел до сведения члена ЦК партии эсеров В. Зензинова, а тот передал об этом в ЦК.
Но так как признавая возможным вести вооруженную борьбу с большевиками, партия эсеров отрицательно относилась к террористическим актам против большевистских вождей, предложение Н.Фомина и Каплан было отвергнуто.6
После этого Каплан осталась в одиночестве, но летом 1918 года некто Рудзиевский ввел ее в маленькую группу весьма пестрого состава и неопределенной идеологии, куда входили: старый каторжанин эсер Пелевин, не склонный к террористической деятельности, и двадцатилетняя девушка по имени Маруся7. Дело обстояло именно таким образом, хотя позже и предпринимались попытки представить Каплан в роли создателя террористической организации.
Эта версия прочно вошла в обиход с легкой руки руководителя действительной боевой организации эсеров Г.Семенова (Васильева).
До Февральской революции Семенов себя ничем не проявил, он появился на поверхности политической жизни в 1917 году, отличаясь непомерным честолюбием и склонностью к авантюризму.
В начале 1918 года Семенов вместе со своей напарницей и подругой Лидией Коноплевой организовал в Петрограде летучий боевой отряд, куда вошли в основном петроградские рабочие — бывшие эсеровские боевики. Отряд совершал экспроприации и готовил террористические акты. От группы Семенова поступили первые предложения о покушении на Ленина.
В феврале-марте 1918 года были предприняты в этом направлении практические шаги, не давшие никакого результата, но 20 июня 1918 года член отряда Семенова рабочий Сергеев убил в Петрограде видного большевика Моисея Володарского. Сергееву удалось скрьrrься .
Бурная деятельность Семенова беспокоила ЦК партии эсеров. От убийства Володарского, не санкционированного ЦК, партия эсеров отмежевалась, а Семенову и его отряду после резких столкновений с членами ЦК предложено было перебраться в Москву.
В Москве Семенов начал готовить покушения одновременно на Троцкого, которое было неудачным, и Ленина, завершившееся выстрелами 30 авrуста 1918 года. Семенов успел совершить несколько внушительных экспроприаций, пока наконец не был арестован ЧК в октябре 1918 года. Он оказал при аресте вооруженное сопротивление и пытался бежать, ранив при этом нескольких сотрудников ЧК.
Семенову предъявили обвинение в создании контрреволюционной организации, которая ставила перед собой цель свергнуть советскую власть. Также Семенов обвинялся в оказании вооруженного сопротивления при аресте.
Всего этого перечня с избытком хватало для неминуемого расстрела, поэтому дальнейшая участь Семенова сомнений не вызывала. Но неожиданно Семенов, взвесив все шансы, понял, что спастись от расстрела он может только предложив свои услуги ЧК.
В 1919 году он выходит из тюрьмы уже как член РКП(б) со специальным заданием работать в организации эсеров в качестве осведомителя, чем покупалась амнистия и свобода не только для себя, но и для Коноплевой, которая остается деятельным помощником Семенова и вскоре также вступает в РКП(б).
В начале 1922 года Семенов и Коноплева, как по команде, выступили с сенсационными разоблачениями. В конце февраля 1922 года в Берлине Семенов опубликовал брошюру о военной и боевой работе эсеров в 1917- 1918 годах. Одновременно в газетах появились направленные в ГПУ показания Лидии Коноплевой, которые были посвящены «разоблачению» террористической деятельности партии эсеров в тот же период.
Эти материалы дали основание ГПУ предать суду Верховного ревтрибунала партию эсеров в целом и ряд ее крупнейших деятелей, уже несколько лет сидевших в тюремных застенках ЧК-ГПУ.
Процесс над партией эсеров бьm первым крупным политическим процессом, инсценированным с помощью доносов, клеветы и ложных показаний.
На этом процессе нас интересует только информация, которая касалась покушения на В. И. Ленина 30 авrуста 1918 года и имени Фанни Каплан.
Источники информации:
1. сайт Википедия
2. Большой энциклопедический словарь
3. Орлов Б. «Так кто же стрелял в Ленина?» (журнал «Источник» №2 1993 г.)
4. Bruce-Lockhart R. Н. Memoires of а British Agent.
5. Бонч-Бруевич В. «Покушение на Ленина»
6. Зензинов В. «Государственный переворот адмирала Колчака в Омске 18 ноября 1918 г.»
7. «Показания Пелевина на npouecce правых эсеров.» (газета «Правда» от 21 июля 1922 г. N 161)